Эта история про испанца Федерико, который приехал в Россию.
Его отец всю жизнь занимался производством фарфоровых статуэток. Небольшое производство на десять человек. Внезапно выяснилось, что отец болен раком. Он прошел несколько лечений и была надежда на выздоровление. У Федерико не было жены и он жил в поместье с отцом. Его младший брат жил в городе. По воскресеньям они собирались на большие семейные ужины, куда приглашались все родственники и друзья. Было лето и было жарко. В один из таких вечеров, чтобы не думать о грустном, Федерико мечтал и говорил отцу, что они будут делать в следующем году, как изменят производство и как оно будет приносить еще больше денег и как они откроют, наконец, большую фарфоровую фабрику, а отец смеялся и говорил что не доживет и до Рождества.
— Нет! — говорил Федерико. — Отец, ты доживешь и до следующего Рождества.
— Хорошо, — сказал отец, — если доживу до нового года, то ты возьмешь мое дело, а если нет, то дело возьмет твой младший брат, а ты... ты...
Он задумался. Было видно, что он придумывает сыну неисполнимое задание.
— А ты уедешь в России, выучишь их язык и год будешь работать проводником в их поезде, а я слышал, это самая тяжелая работенка, и только тогда сможешь заняться фарфором.
Все присутствующие посмеялись, Федерико «клятвенно» пообещал, отец умер в ноябре.
После похорон и Рождества, Федерико вспомнил о своем шуточном обещании. И решил исполнить его по-настоящему.
Он уехал в Россию. Выучил русский язык. Выучился в железнодорожном университете, прошел профильные курсы и устроился проводником на поезда дальнего следования. За месяц до окончания обещанного срока, в конце января, он встретил пассажирку, в которую влюбился. Ее звали Маша. Она ехала из Москвы в Тулу. Он смешил ее во время поездки своим акцентом и поведением. Весь вагон понял, что проводник неровно дышит к Марии Викторовне. Тогда была странная, фосфоресцирующая зимняя ночь. Казалось, что еще чуть-чуть и они объяснятся в чувствах. Но внезапно Маша вышла, а он поехал дальше.
Через месяц он вернулся домой. Он полежал, посидел, постоял перед конторским столом отца и сказал младшему брату, чтобы тот и дальше продолжал за ним работать. И вернулся в Россию проводником, в надежде встретить Машу еще раз. Друзья-проводники качали головами, доказывали ему, что вероятность повторной встречи ничтожно мала, смеялись над ним, и он получил репутацию конченного романтика. Некоторые друзья поближе жалели и с пониманием к его любви.
А он не терял надежды. Летом он возвращался в отпуск в Испанию. Но уже через месяц его хриплый испанский акцент разносился по вагону «поезд будет скоро отправлен, провожающий надо выходить». Он не давал больше себе никаких сроков, как с отцом, и просто ждал.
Через два с половиной года она села в его поезд. Как только тронулись, из пятого вагона к нему прибежал проводник Иван.
— Федя, дорогой, она здесь, в моем вагоне, ну ты счастливчик!
Федерико с замиранием сердца повторно проверил билеты пассажиров, выдал постельное, кому вдруг не хватило, открыл туалеты (ему уже давно давали самые старые вагоны), и пошел из своего 12-го в пятый. В кармане он сжимал маленькую фарфоровую фигурку испанской танцовщицы, которых в огромных количествах делал его отец, а теперь и младший брат, и которую он мечтал подарить Маше, когда снова увидит ее.
Потянулась длинная вереница чужих вагонов. Плацкартных, с пятками поперек, купейных, со сплюснутыми в тонком коридоре толстячками. Долговязый испанец шагал против хода поезда, словно Сервантес, придумывающий Донкихота, прыгая, нагибаясь, выгибаясь, останавливаясь иногда у других проводников и хрипло крича «она здесь», а они кивали и говорили «знаем, знаем уже» и провожали его насмешливо-снисходительными взглядами.
Открыв дверь в пятый вагон, он увидел ее перед кипятильником с подстаканником в руке. Она наливала закипевшую воду в стакан и внутри него болтался чайный пакетик. Он быстро подошел, закрыл воду и взял подстаканник из рук.
— Простите, это должен делать проводник. Какое у вас место?
Она не узнала его и приняла за проводника своего вагона.
— 27
— Идите, я сейчас принесу.
— Хорошо, спасибо.
Он проводил ее взглядом. Безупречные линии. Он долил кипятка и пошел к ее месту. Из купе проводника высунулась рука и похлопала его по плечу.
— Удачи, Федя, — шепнул Иван.
Федерико улыбнулся. Ловко всех обойдя, он поставил чай на столик перед ней:
— Мария Викторовна, я могу идти за вами с этим стаканом хоть до самой Австралии, — сказал он громко, никого не стесняясь.
Маша удивленно глянула на него и ответила прежде не как Маша, но как женщина, с вызовом и почему-то немного даже обиженно:
— Почему до Австралии?
— Потому что... по воде?
Она пристально посмотрела ему в глаза. Потом встала. И положила руки ему на плечи. Он был на две головы выше ее. Иван увидел их в проходе и приглушил свет, вернее, хотел быстро его приглушить, но сначала сделал сильно ярким, а потом на несколько мгновений вообще отключил его. Как только свет опять зажегся, Маша спросила, глядя ему в глаза:
— Федерико?..
— Да.
— А как же ваше обязательство? Ведь год уже давно закончился. Сколько же прошло времени?
— Почти три года.
— И за это время вы научились ходить по воде? — она улыбнулась. Ее руки по прежнему были на его плечах.
— Я научился ждать, а это одно и тоже.
— А как же ваш фарфор?
— Зачем он мне без вас? Но у меня есть кое-что.
Федерико достал фигурку испанской танцовщицы.
— Это для вас, Мария Викторовна.
— Какая красивая.
— Вы тогда говорили, что любите танцы.
— Костя, посмотри, какую мне штуку подарили. Помнишь, я говорила тебе про испанца-проводника?
Маша повернулась к столу и Федерико только сейчас увидел, что на соседнем месте сидит мужик и с интересом их слушает.
— О да, о да, Федерико, да? — мужик встал, оказавшись толстеньким и маленьким, даже чуть ниже Маши. — Очень рад, очень рад познакомиться, Машка мне еще тогда про вас рассказала, как приехала, и поразила историей про отца и про обещание.
Мужик тряс его сухую руку. Федерико беспомощно переводил взгляд с Маши на Костю и обратно.
— О, нет! Вы подумали что я муж? Ха-ха! Нет! Я брат, брат! Ха-ха-ха!..
— Федерико, боже! Простите! Я даже не подумала! Это мой брат, Константин. Мы едем в Тулу, у нас там мама...
— Садитесь, садитесь, — Костя посадил Федерико рядом с собой, — чаю?
Федерико залпом выпил кипяток. Маша села напротив. И вдруг с Федерико произошла метаморфоза. Он вдруг увидел вблизи лицо Маши и оно оказалось не таким красивым, как было у него в голове. И сейчас оно не казалось ему приятным. А от брата пахло луком и потом. Он увидел, что они бедны — одежда была дорогой, но одеты они были без вкуса и не опрятны. Он понял, что придумал себе любовь, и ему стало неловко. Маша со скромной улыбкой сидела напротив, держа руки на столе, разглядывая пальцами и глазами статуэтку. Федерико почувствовал брезгливость.
— А у нас тут немного водочки есть, будете? За встречу-то?
— Да, да, — машинально ответил он.
Они выпили прям из горла, потому что рюмок не было. Федерико представил, как Маша глушит водку на праздники и просто по вечерам. Маша почувствовала и спросила:
— Что-то не так?
— Я не знать. Я пойти наверняка в свой вагон, мне нужно там работать, — он включал акцент, когда хотел кого-то рассмешить или когда не хотел общаться.
Костя и Маша залились смехом.
— Вот, вот, я же говорила тебе, что это ужасно смешно!
— О даааа, даже не ожидал что это действительно так смешно.
Федерико встал.
— Да, простите, пошел. Я сегодня еще зайти к вам, хорошо?
— Конечно, конечно! Захотите — заходите, а мы не против! — сказал Костя, а Маша кивнула и хлебнула водки.
Федерико пулей выскочил из вагона и хлопнул дверью, но не пошел дальше, а замер в тамбуре. Мимо проносилась вся жизнь. Заглянул Иван:
— Ну как?
— А ты не слышать?
— Это брат ее?
— Так ты знать, что она не одна?
— Ну, а как же, я же должен знать, кого в вагон сажаю.
— И не сказать?
— Интересно было посмотреть... Федя!
Но Федя уже хлопнул тяжелой дверью.
Теперь он бежал по ходу поезда, вместе с поездом и повторял «сам, сам виноват», мимо проносились проводники, которые спрашивали его «ну как, узнала? А что брат?», а он не отвечал, только бормотал «дурак, дурак, сам виноват, сам виноват» и бежал дальше, не оборачиваясь.
Дойдя до своего вагона, он сбавил шаг и осторожно прошел по коридору мимо своих пассажиров. Все мирно спали и казались родными и добрыми. Он зашел в купе, закрыл дверь и достал из кармана статуэтку. Он забрал ее со стола, а Маша даже и не заметила.
— Эх, Федья, Федья... — сказал он вслух с акцентом.
Как будто пелена спала с его глаз. Теперь ему все было противно. Все что было сейчас вокруг, что он видел, к чему прикасался, это купе, эта одежда, но больше всего ему было противно от самого себя. Как он мог так любить свою фантазию, свое воображение! Он посмотрел в окно и понял, что он перестал любить. Раньше он смотрел на все через любовь, но это была не любовь, а пелена. Он потерял здесь три года своей жизни! Ради чего? Ради этого смеха и этого брата? За окнами блестел снег и яркая луна.
— Ты сам все придумать! Ты сам дурак!
Танцовщица в порыве страсти поднимала свою красную юбку правой рукой, а левую заломила за голову, черные волосы растрепались, складки одежды застыли в вихре движения. Федерико смотрел на нее и вдруг понял.
— Ahora realmente puedo hacer porcelana, papá*, — сказал он вслух.
* Теперь я действительно могу заняться фарфором, папа (испан.)
